Жизнь детства – чувственна в познаньи,
В чем радость красок бытия:
То сердца стон иль осознанье,
Когда в миру есть ты и я…
Зинаида Федотова (Белухина)
Моя детская память начала работать именно с этого места.
В Куйбышев (сейчас это Самара) наша семья (мама, бабушка, сестра мамы, моя старшая сестра и я) прибыла в 1941 году, когда началась война, а уехали мы после ее победного окончания, в 1945. После Куйбышева побывали в Польше, в Нижней Силезии, а еще на Сахалине, в Подмосковье…везде, куда забрасывала отца его офицерская судьба. И все эти годы, когда мне было особенно хорошо, приятно или радостно, обязательно вспоминался Куйбышев.
На Сахалине, в поселке Сокол, в первые дни нашего пребывания, мама приготовила мне баню, наполнив огромный таз горячей мыльной водой. Забравшись в него, я выразил свое блаженное состояние криком восторга:
– Да это же Куйбышев!
Почему этот город стал для меня синонимом радости, я и сейчас понять не могу.
В Куйбышев мы срочно эвакуировались из Каунаса перед самым приходом туда немцев. Оставаться было нельзя, не немцы так литовцы нас бы казнили.
Поезд наш бомбили. Во время бомбежки пассажиры выбегали из вагонов и бросались на землю. По семейному преданию я время от времени поднимал голову от земли и верещал: «Мама, ненецкие улетели?». Не покидала вагон, несмотря на бомбежку, только моя бабушка, мамина мама.
Она молилась. И мы добрались до Куйбышева в целости и сохранности.
Так почему же Куйбышев? Ведь ничего привлекательного для меня, малыша, здесь не было – ни развлечений, ни игр… Только радио, по которому, кроме военных сводок и новостей, можно послушать музыку и любимого всеми Леонида Утесова.
Вот так и жили! Мама работала на заводе – кормила всю семью. Хлеб, который мама получала в суточном пайке, аккуратно делила на всех. Я свою паечку всегда прятал под подушку и потом помаленьку откусывал, да еще свою сестру подкармливал.
Моя сестричка Клара старше меня на четыре года. Она носила красный пионерский галстук. Но мне больше нравился не галстук, а блестящий зажим на нем. Клара была отличницей. В конце войны ее, как круглую отличницу, даже направили отдыхать в легендарный пионерский лагерь “Артек” в Крыму.
Раз в две недели приходила медсестра и снабжала нас пузырьками с рыбьим жиром, который мы, дрожа от отвращения, пили.
Папа воевал, мама работала, бабушка молилась, сестричка училась в школе, а я был предоставлен сам себе. Помню, как однажды меня соседские пацаны высвистали во двор помочь разгружать грузовик со жмыхом. Старался, как мог, и заработал кусок жмыха, в то время это было настоящее лакомство.
– Смотрю, все один гуляешь, – сказал мне один из ребят. –Ты тут поосторожнее.
– А что?
– Как что? Про бандитов не слышал? Поймают и пустят на мыло! Недавно вон соседка купила мыло, принесла домой, стала стирать, а в нем ногти! Человечьи!
Выходил на улицу редко, нечего там было делать, а после одного происшествия вообще перестал. В тот день я вышел просто так, прогуляться. Не успел сделать несколько шагов, как передо мной возникла стая грозных пацанов – шпана. Их вожак подошел ко мне вплотную и завопил:
– Ты чего, шкет, ты кто такой? Ты чего здесь шлендаешь! Это наша улица! А ну давай вали отсюда!
И с этими словами сорвал с меня тюбетейку.
Я не то, что перепугался, но онемел от такого напора.
Вдруг из самой гущи этой ватаги выдвинулась фигура. Высокий, рыжий парень подошел к вожаку и скомандовал:
– А ну, верни ему кепарь! Зенки-то открой! Это же погорельцы!
Вожак от этих слов как-то скукожился, быстро вернул мне тюбетейку и растворился среди своих.
– Меня зовут Мотя, – сказал рыжий. – Не бойся, больше не тронут!
И с этими словами был таков. Кто же это был, мой спаситель? Мотя, что такое Мотя, откуда он взялся этот Мотя?
А про погорельцев надо пояснить. Первый дом, в который нас поселили, загорелся через несколько дней после нашего прибытия. В памяти осталась картинка – жильцы дома выбегали на улицу со своими пожитками и оттуда смотрели на горящий дом. Один из них, сын хозяина, стоял перед бочкой с солеными огурцами и с проклятиями метал их в огонь.
После войны узнал, что Куйбышев назывался «запасной столицей СССР». Туда были эвакуированы не только беженцы, но и многие правительственные учреждения. А с ними переехали жулики, мошенники, бандиты всех мастей. Нас пугали бандой «Черная кошка» и живодерами, которые варят мыло из маленьких детей!
В конце войны нас разыскал отец. Он приехал забрать нас к новому месту службы. Отец нарядил меня в новенькую шинель, сшитую на заказ у портного. И в этой шинели повез меня и Клару фотографировать. Фотограф удивленно посмотрел на такого франта и сказал:
– Ну раз ты в такой форме, то засунь руку за борт шинели. Как Иосиф Виссарионович!
Что я и сделал. Рядом встала моя сестричка в зимнем пальто с меховым воротником и с муфтой из такого же меха. Отличная получилась фотография.
Я ее бережно храню, тем более что фотографий из моего детства оказалось совсем мало – всего несколько штук. Фотоаппараты были редкостью, и чтобы сфотографироваться надо было идти в фотоателье.
В нашей многосемейной квартире был даже телефон, один на всех, который меня, малыша, удивлял и поражал.
– Бабушка, – приставал я. – Видишь телефон?
– Ну да, вижу, внучок, и что?
– По нему же можно говорить даже с другим городом! Разве не удивительно?
– Чего тут удивительного? На то он и телефон.
Надо же! А я был уверен, что бабушка, по старости своей, и слыхом не слыхивала про телефон!
Так почему же именно Куйбышев засел в моей памяти как образ счастливого детства? Вот загадка!
Из Куйбышева мы отправились в долгий вояж. Первой остановкой был город Львов. Его слабо помню, да и были там недолго. Помню только громкие демонстрации людей, скандирующих «Львив наш!» Уж и не помню, кто это выступал – украинские националисты или польские.
Следующей остановкой был Краков. Воспоминания о Кракове остались смутные, меня и сестру держали дома. Выходить в город разрешалось только группами, а офицерам обязательно с оружием. Стреляли! Поляки стреляли в своих освободителей! Почему-то никого это не удивляло. Интересно, мы их освобождали, а теперь мы же должны их опасаться?
Из Кракова двинулись в Нижнюю Силезию. Еще совсем недавно это была Германия, а сейчас Красная Армия вернула (или передала) эти земли Польше. Запомнился «поезд Рокоссовского», оснащенный бронированной платформой, расположенный перед паровозом, чтобы обезопасить поезд от мин, да еще одной платформой с охраной и пулеметами. Это для того, чтобы спокойно передвигаться по освобожденной Польше. А то и подорвать могли своих освободителей!
Вот на таком поезде добрались до города Легница, который еще совсем недавно был немецким Лигниц. Тут размещался штаб Северной Группы Войск СССР, которым командовал легендарный маршал Рокоссовский, а также штаб воздушной армии, в котором служил мой отец.
Здесь я пошел в первый класс. И хотя читать научился рано и читал много, но учился плохо, а школу невзлюбил сразу с первого класса по десятый. Помню, какое потрясение испытал, получив одну из первых своих оценок. Это был кол! Представляете, милый семилетний малыш и на тебе…кол! Не игривая двоечка, не солидная тройка, а грубый, неотесанный кол! Единица! И за что? За то, что не сумел написать цифру восемь. Я старательно выводил в тетради два кривых кружочка, один над одним, пытаясь приблизить их друг к другу. Но как раз сближения и не получалось. Ну и что? Зачем сразу кол! Плакать не плакал, но переживал и после домашние задания просил выполнять свою сестру.
Но оказалось, что кол – это не самое страшное. Меня здесь впервые в жизни выпороли!
Развлечений было совсем мало, и кино было одно из них. Поэтому его так ждали. Но фильмы показывали только по вечерам, а меня в клуб в такое время не пускали. Я решил обхитрить всех и потихоньку вылез в окно. В клубе никого не было.
Такие же, как я, «отпетые» пацаны сообщили мне, что вырубили свет и надо ждать несколько часов. Но фильм «Александр Пархоменко» стоил того. Несколько часов слонялись по дворам, убивая время. Наконец свет дали. В клубе оказалось битком наших солдат. Пользуясь правом младшего, я забрался на плечи одного из них с заднего ряда и по головам пробрался вперед: Солдаты бережно передавали меня друг другу. Так я очутился на полу прямо перед экраном.
Вернулся непростительно поздно. Пробраться в дом незамеченным не вышло – ждали. Более того, решение уже принято – пороть! Экзекуция длилась недолго. Отец осторожно прикладывался ремнем к моему заду, а я при каждом прикосновении всхлипывал и подвывал.
– Больно? – спросила сестра, как только порка закончилась.
– Еще бы! – гордо ответил я и для убедительности громко всхлипнул.
Вообще-то отец был необыкновенно чутким и деликатным человеком. Это экзекуция, наверно, была для него гораздо более мучительной. чем для меня. Он прошел всю войну и дошел до Берлина.
Кроме наших боевых наград отец был награжден высоким польским орденом «Виртути милитари» («За воинскую доблесть»). Он неплохо говорил по-польски. И мама понимала и говорила по-польски. Даже я немного в нем разбирался – красивый язык. Мои родители выросли в западной Белоруссии, там, где были перемешаны белорусы, поляки, евреи, прекрасно понимавшие друг друга и общавшиеся на своем жаргоне.
Но вот с польскими сверстниками мы не дружили. Наоборот – враждовали. Если встречались, то орали друг на друга. Поляков называли не иначе, как пшеками. Дрались, кидались камнями. И с чего это? Историческая память!?
Через пару лет наше пребывание в нижней Силезии закончилось. Отец получил новое назначение, на остров Сахалин. Но сначала мы должны были прибыть в Москву и уже оттуда стартовать на Дальний Восток.
Путешествовали в отдельном товарном вагоне, прозванном «теплушкой». Весь вагон наш! Да еще с печкой «буржуйкой», ну прямо настоящие буржуи! Почему такая роскошь? Дело в том, что офицерам разрешалось забирать с собой определенные трофеи, вот и мои родители забрали часть мебели из дома, в котором жили, а также немного посуды и пианино. Все это ехало вместе с нами в теплушке.
Было интересно, я вообще полюбил путешествия по железной дороге..На одной из станций увидел из окна виселицы, на которых раскачивались поникшие фигуры. Немцы. Война закончилась, но следы пока были везде.
В Москве пробыли неделю, жили в военной гостинице около театра Советской Армии. Столицу в ту пору совсем не запомнил, разве что Красную площадь, посмотреть на которую привез меня отец. Но не повезло, погода была сумрачная, а Кремль и вообще оказался весь в лесах.
Через несколько дней отбыли на новое место, остров Сахалин.
Это уже другая история. После Куйбышева, прочно осевшего в детской памяти, я оказался на сказочной планете под названием Сахалин!
Александр Гавриловец
*на фото сверху: Бранденбургские ворота. В середине группы отец автора - полковник В.М. Гавриловец
