Член Союза писателей России Юрий Говердовский родился в городе Краснокамске. Почти полвека прожил на Дальнем Востоке. Был редактором газет, участвовал в освещении строительства крупных объектов, в том числе Байкало-Амурской магистрали. Делегат съездов Союза журналистов России. В Москве работал помощником депутата Государственной Думы, в «Гудке», в «Парламентской газете», входил в журналистский пул Совета Федерации. Лауреат конкурса СМИ и журналистов в номинации «За вклад в популяризацию идей парламентаризма», награждён медалью «Совет Федерации. 15 лет».
Стихи, рассказы, повести, очерки, публиковались в журналах «Новый мир», «Дальний Восток», «Форум», в литературных сборниках, книгах «Кроме ночи», «Экспедиция», в газетах, звучали на радио и телевидении. Победитель Всесоюзного и региональных творческих конкурсов, вошёл в список победителей первого Всероссийского литературного конкурса «Золотое звено» (быль в стихах «Бамовцы» Юрия Говердовского была опубликована на нашем сайте два года назад).
Недавно Юрий закончил новую повесть «Полковой художник», первую главу из которой предлагаем вашему вниманию.
ПОЛКОВОЙ ХУДОЖНИК
Глава 1. Пропавший
Меня – двадцатидвухлетнего парня, который не имел правонарушений и никогда ни от кого не скрывался, кроме как в детстве в игре в прятки, объявили во всесоюзный розыск. Сразу внесу ясность – это была совершенно незаслуженная честь. А случилось вот что.
После окончания Комсомольского-на-Амуре политехнического института, как перспективного выпускника, защитившего диплом на исследовательскую тему, меня пригласили преподавать в альма-матер и направили на предшествующую поступлению в аспирантуру годичную стажировку в столицу нашей Родины Москву.
В дорогу я собирался с чувством большой радости – еду в столицу! – и такой же печали. Первый раз в жизни мне предстояла долгая разлука с родными людьми, друзьями, знакомым до каждого сучка на чердачных балках, до каждого подвального закоулка домом, двором, впервые распахнувшим перед настороженным четырёхлетним мальчишкой большой мир, разлука с любимым Амуром и исхоженной вдоль и поперёк тайгой. Последние дни я ходил как неприкаянный. Теперь грустью, а не раздражением отзывалась во мне привычно скрипнувшая под ногой половица в коридоре квартиры. Не радовал щедрый урожай грибов в заповедных местах, до которых перед самым отъездом, прорвавшись на «Жигулях» по таёжному бездорожью, мы добрались с дядей Борей – маминым старшим братом и моими двоюродными братьями Вовиком и Саней. Дома я часто ловил на себе печальный и тревожный взгляд мамы, и не было утешения ни ей, ни мне. Все бодрились, но всем было грустно…
Уезжая я, как законопослушный гражданин, снялся с воинского учёта по месту постоянного проживания, а по прибытии на стажировку в Московский авиационно-технологический институт встал на учёт в качестве допризывника. Но, как нередко случается в жизни, произошла какая-то путаница, разрыв, говоря по-современному, информационного пространства и военкоматы «потеряли» меня в своих бумагах. Было точно известно, что гражданин выехал из точки «А», но сигнал о его прибытии в точку «Б» в местный военкомат не поступил. Я исчез с недремлющих радаров военного учёта.
Не ведая об этом недоразумении, я с присущей мне ответственностью приступил к исполнению обязанностей стажёра: слушал лекции профессоров, в том числе сына авиаконструктора Туполева, готовился к будущим экзаменам кандидатского минимума по марксистско-ленинской философии и английскому языку, проводил со студентами лабораторные работы. Последнее занятие мне нравилось особенно, поскольку меня, ещё три месяца назад такого же студента, окружали почти ровесники, при этом уважительно величали по имени-отчеству. Ещё непривычное для меня обращение являлось не столько предметом гордости, сколько необходимой составляющей самоутверждения в моём новом качестве. Резон в этом был.
Дело в том, что гонористых преподавателей в столичном вузе было гораздо больше чем на периферии. Некоторые из них в ореоле собственного «величия» вели себя, мягко говоря, не совсем вежливо, а то и совсем невежливо. А мне это очень не по душе – такой характер.
На кафедре технологии машиностроения, куда меня определили, был один из таких – рвущийся в доктора кандидат наук, безмерно льстивый перед теми, кто выше его по чину, и подчёркнуто ледяной, а порой и хамоватый по отношению к младшим коллегам. Например, когда народ собирался на утреннее заседание кафедры и все приветствовали друг друга, этот тип угодливо расшаркивался и заискивал перед заведующим или его заместителем и демонстративно не замечал стоявшего рядом младшего сотрудника. И такое поведение он считал совершенно нормальным!
Я отвечал ему тем же – не видишь в упор, ну и хрен с тобой, я тебя, пустое место, тоже не замечаю.
Правда, иногда этот тип делал исключения из собственных правил (а скорее, это и было правилом его поведения). Когда ему лично было что-то очень нужно, он неожиданно преображался.
– Валечка, милая, здравствуй, дай поцелую твою ручку, – обратился он однажды после заседания к секретарше кафедры, которую в тот день видел раз десять, но только теперь удостоил внимания, потому что понадобилось принести какие-то бумаги из другого конца здания.
Всегда с искусным на загляденье макияжем, изысканно одетая, примерно моего возраста добрая славная Валечка, хотя и смутилась, но проявила твёрдость и кивнула в сторону двери кабинета заведующего кафедрой: мол, пока он здесь, я никуда ни шагу. Я одобрительно подмигнул Вале и мысленно поаплодировал ей.
В тот же миг, скользнув вокруг себя плутоватым взглядом, кандидат остановил его на мне, неожиданно расцвёл радушной улыбкой и раскинул руки, словно собирался заключить меня в объятия, как старого доброго друга:
– Здравствуйте, вы не могли бы… – и повторил просьбу.
Я спокойно пожал плечами и с наивным видом ответил:
– Извините, я не курьер… – и добавил: – А вы кто?
Тип остолбенел. За его спиной Валя одобрительно кивнула мне и, уверен, сейчас так же мысленно поаплодировала.
Чем бы завершилась эта сцена, не знаю, поскольку в помещение вошёл мой научный руководитель, заместитель заведующего кафедрой Пётр Иванович, деликатно подхватил меня под локоть и, загадочно поглядывая по сторонам, отвёл в сторонку от гомонивших после совещания коллег. Я был заинтригован. Славившийся весёлым нравом Пётр Иванович полусерьёзно полушутливо прошептал:
– Юрий Фёдорович, вас приглашает на рандеву наш «чекист».
– На Лубянку? – подыграл я шефу.
– Нет, на Петровку. Хрен редьки не слаще… – в тон ответил Пётр Иванович и усмехнулся.
Я вполне оценил шутку: наша кафедра находилась в институтском корпусе на Николоямской улице, а первый отдел в другом корпусе – неподалёку от знаменитой муровской «Петровки, 38» в угловом здании под номером 27, в котором, по легенде, в старые времена даже содержали «нумера», а теперь готовили кадры для авиационной промышленности страны.
– Можно прямо сейчас идти сдаваться? – уже не так весело спросил я.
– Можно и прямо сейчас, если здесь ничего срочного, – ободряюще напутствовал меня Пётр Иванович.
Вскоре, томимый неизвестностью, я стоял перед дверью первого отдела. Дверь оказалась запертой. Я чертыхнулся, постучал. После короткой паузы клацнул ключ. В проёме возник пожилой, аккуратно постриженный, одетый в штатское, но с явно офицерской выправкой мужчина. Не удивившись (видимо, уже ознакомился с моим личным делом и имевшейся в нём фотографией), отступил и жестом руки пригласил в затемнённую, с закрытым тяжёлыми бархатными шторами окном, пропахшую бумажной пылью комнату, в которой и прошла короткая учтивая беседа. Буравя меня пристальным и осуждающим взглядом, он пролистал мой паспорт и бесстрастно сообщил:
– Вы объявлены во всесоюзный розыск.
Никак не реагируя на моё изумление, спросил:
– Приписное свидетельство с собой?
Я протянул ему книжечку. Внимательно изучив её под светом настольной лампы, чекист вернул мне документы и, наконец, ничего не объясняя, поставил точку:
– Свободны. До свиданья.
Буркнув «прощайте», я вышел.
Всесоюзный розыск был успешно завершён. Тем не менее, некоторое время я ходил по Москве, с опаской приближаясь к стендам «Их разыскивает…» Вдруг увижу среди злостных нарушителей закона своё изображение! Не увидел. Наверное, публичную огласку при розыске уклоняющихся от призыва граждан не используют? Не знаю, не выяснял.
Юрий Говердовский
(Продолжение следует)
